Другой блудный сын

В ряду самых незабываемых притчей, когда-либо рассказанных Спасителем, стоит история о неразумном младшем брате, который пошел к своему отцу, испросил у него свою часть состояния и ушел из дому, чтобы истратить все свое наследство, говоря словами Священного Писания, “живя распутно”¹. Его деньги, а с ними и друзья, как это обычно бывает, исчезли скорее, нежели он предполагал, и наступил день расплаты, который неизбежно настает. В результате всего этого он принужден был сторожить свиней и, лишенный последней крошки хлеба и каких-либо остатков достоинства, часто бывал так голоден, что “рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи”. Но даже и это утешение было ему недоступно.

Затем, как ободряюще говорится в Священном Писании, “[он] при[шел]… в себя”. И решился вернуться домой в надежде, что будет принят хотя бы наемником в хозяйство отца своего. Покаянный образ этого растерянного юноши, верный отец, бросающийся ему навстречу и осыпающий его поцелуями, - одна из самых трогательных и вызывающих сопереживание сцен во всем Святом Писании. Она показывает каждому чаду Божьему, заблудшему или нет, как страстно Бог ожидает нашего возвращения под защиту Своих рук.

Но, увлеченные историей младшего сына, мы можем упустить, если будем недостаточно внимательны, сказанное о старшем сыне, ибо в первой строке повествования Спасителя говорится: “У некоторого человека было два сына” - и Он мог бы добавить: “каждый из которых заблудился и нуждался в возвращении домой”.

Когда младший уже вернулся и его облачили в лучшую одежду, а на руку надели перстень, на сцене появляется старший сын. Он послушно и верно трудился в поле и вот теперь возвращается. Описание параллельных путей домой, пусть и из совершенно разных мест, играет в этой истории центральную роль.

Приближаясь к дому, он слышит звуки музыки и смеха.

“И, призвав одного из слуг [заметьте, что у него есть слуги], спросил: что это такое?

[Слуга] сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его живым и здоровым.

[Старший брат] осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его”.

Вы знаете, какой у них тогда состоялся разговор. Конечно, для этого отца боль за своего заблудшего ребенка, который бежал из дому и валялся со свиньями, усугубляется теперь еще и осознанием того, что этот старший, более мудрый брат, герой детства младшего мальчика, каковыми всегда бывают старшие братья, разгневан возвращением своего брата домой.

Нет, я поправлюсь. Этот сын разгневан не столько тем, что другой сын пришел домой, сколько тем, что его родители рады этому. Чувствуя, что его недооценивают, возможно, испытывая приступ жалости к себе, этот послушный сын - а ведь он действительно очень послушен - забывает на мгновение, что ему никогда не приходилось сталкиваться ни со скверной, ни с отчаянием, ни со страхом, ни с ненавистью к самому себе. Он забывает на мгновение, что каждый теленок в хозяйстве отца и так уже его теленок, так же как и одежда в сундуках, и кольца в ларцах. Он забывает на мгновение, что его верность всегда вознаграждалась и всегда будет вознаграждена.

Нет, у того, кто имеет практически все и кто заработал все это своим усердным, праведным трудом, есть один недостаток, не позволяющий ему стать полноправным человеком Господним, каковым он уже почти что является. У него еще нет такого сострадания, милосердия, широты взгляда и души, чтобы увидеть, что это возвращается не конкурент. Что это брат его. И отец пытается открыть ему глаза на то, что ведь это тот, кто был мертв и ожил. Что это тот, кто пропадал и нашелся.

Разумеется, младший брат был узником - узником греха, глупости и свинарника. Но ведь и старший брат живет в своего рода заключении. Он пока еще не в состоянии бежать из темницы собственного “я”. Его терзает зеленоглазое чудовище ревности². Ему мнится, будто отец его попросту не замечает, а брат считает лишенным всяких привилегий, хотя это совершенно не соответствует действительности. Он пал жертвой вымышленного оскорбления. Этим он напоминает Тантала из греческой мифологии, который стоит по шею в воде и изнывает от жажды. Тот, кто прежде, возможно, был вполне доволен своей жизнью и удовлетворен своим благополучием, вдруг чувствует себя глубоко несчастным лишь оттого, что кто-то другой тоже обрел благополучие.

Кто это нашептывает нам на ухо, будто дар, поднесенный другому, каким-то образом умаляет благословения, полученные нами? Кто это внушает нам такую мысль, что если Бог улыбается кому-то другому, то Он обязательно должен так или иначе хмуро посмотреть на нас? Мы с вами прекрасно знаем, кто это делает: это отец всякой лжи³. Это Люцифер, наш общий враг, чей вопль, обращенный ко всем, постоянно разносится по коридорам времени: “Дай мне честь Твою”⁴.

Говорят, что зависть - это такой грех, в котором мало кто готов сознаться, но о том, как широко может распространиться эта тенденция, говорит старая датская пословица: “Если бы зависть была лихорадкой, то весь мир был бы болен”. Пастор из Кентерберийских рассказов Чосера сокрушается об этом, потому что это чревато серьезными последствиями - способно омрачить все, что угодно, все таланты и достоинства, и очернить все, что угодно, включая всякую благость и радость⁵. Когда нам кажется, что другие вырастают в наших глазах, мы думаем, что сами мы теперь становимся меньше. Что ж, к сожалению, иногда именно так и происходит.

Как же это случается, особенно когда нам так не хочется, чтобы это произошло? Я думаю, по крайней мере одна из причин состоит том, что каждый день мы видим те или иные соблазны, которые намекают: нам недостаточно того, что у нас есть. Кто-то или что-то вечно твердит нам, что нам непременно нужно быть красивее или богаче, что мы достойны более громких аплодисментов или большего восхищения. Нам говорят, что мы не нажили достаточно имущества, что мы мало развлекаемся. Нас бомбардируют посланиями о том, что нас взвесили на весах мира и нашли, что нам чего-то не хватает⁶. Иногда кажется, будто мы заперты в одном из помещений большого и обширного здания, где по единственному телевизионному каналу все крутят и крутят бесконечную мыльную оперу под названием “Пустые иллюзии”⁷.

Но Бог действует иначе. Отец в этой истории не мучит своих детей. Он не мерит их безжалостно мерками их соседей. Он даже не сравнивает их друг с другом. Его сострадание к одному не означает, что он меньше или совсем не любит другого. Он Божественно великодушен с обоими сыновьями. На обоих своих детей он распространяет свое милосердие. Я верю, что Бог так же великодушен к нам, как моя драгоценная жена Пэт великодушна к моему пению. Она - одаренный музыкант, я бы сказал, музыкальный гений, я же не могу поймать нужную ноту даже с помощью ленты-липучки. И все же я знаю, что она любит меня совершенно по-особому, когда я стараюсь петь. Я знаю это, потому что вижу это по ее глазам. Ее глаза - глаза любви.

Один обозреватель записал: “В мире, где людей постоянно сравнивают и оценивают как более или менее умных, более или менее привлекательных, более или менее успешных, действительно нелегко поверить в [Божественную] любовь, которая не делает того же самого. Когда я слышу, как кого-то хвалят, - говорит он, - трудно бывает не подумать о себе как о менее достойном похвалы; когда я читаю о праведности и доброте других людей, мне трудно бывает не задаться вопросом, так ли и я праведен и добр, как они; а когда я вижу премии, награды и призы, вручаемые выдающимся людям, у меня невольно возникает вопрос, почему этого не происходит со мной”⁸. Если не давать этим чувствам отпора, мы увидим, что эта тенденция, столь приветствуемая миром, в конечном счете приведет к возмущенному, уничижительному воззрению на Бога и совершенно деструктивному воззрению на самих себя. Большая часть заповедей, начинающихся со слова “не”, призвана удерживать нас от травмирования других людей, но я убежден, что заповеди “не желай” призваны удерживать нас от травмирования самих себя.

Как нам преодолеть эту склонность, столь свойственную почти каждому из нас? Для начала мы можем сделать то же, что и эти два сына, и направиться обратно к Отцу. Мы должны сделать это с такой поспешностью и таким смирением, на какое только способны. По пути мы можем пересчитывать свои многочисленные благословения и радоваться достижениям других. А еще лучше, если мы будем служить другим: это - самое лучшее упражнение для сердца из когда-либо предписанных. Но и этого будет недостаточно. Если мы потерялись, мы можем “прийти в себя”, но, возможно, нам не всегда удастся “найти себя”, и уж тем более мы не можем “спасти себя”. Это могут сделать только Отец и Его Единородный Сын. Спасение - только в Них. Поэтому мы молимся, чтобы Они помогли нам, чтобы Они “вышли” встретить нас, обняли нас и привели нас на пир, Ими приготовленный.

И Они сделают это! Священные Писания полны уверений в том, что у Бога довольно благодати⁹. Это единственная арена, где не нужно драться и конкурировать. Нефий заявляет, что Господь “любит [весь] мир” и великодушно дает всем спасение.

“Повелел ли [Он] кому-либо не вкушать благодати Его? - спрашивает Нефий. - Нет! Всем… людям доступно, как одному, так и другому, и никому не запрещается.

Приходите ко Мне, все вы, края земли, покупайте без денег и без платы молоко и мед”¹⁰. Всем людям доступно, как одному, так и другому. Ходите мирно. Ходите уверенно. Ходите без страха и без зависти. Будьте уверены: у Небесного Отца всегда всего с избытком для вас.

Поступая так, мы можем помогать другим людям, призывая к ним благословения, даже если они молятся за нас. Мы можем приветствовать каждый талант и каждую способность всюду, где они есть, приближая тем самым земную жизнь к жизни Небесной.

Это поможет нам всегда помнить Павлову шкалу добродетелей - “А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше”¹¹. Он напоминает нам, что все мы - тело Христово и что все члены, благородные или слабейшие, любимы, необходимы и важны. Мы ощущаем глубину его мольбы о том, чтобы “не было разделения в теле, а все члены… одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены”¹². Этот ни с чем не сравнимый совет помогает нам помнить, что английское слово generosity (великодушие, щедрость) имеет тот же корень, что и слово genealogy (генеалогия), и оба происходят от латинского genus, означающего “того же рода или вида, того же семейства или пола”¹³. Нам всегда будет легче быть щедрыми и великодушными, если мы будем помнить, что благословляемый нами человек - свой.

Братья и сестры, я свидетельствую, что никто из нас не обделен любовью и заботой Бога. Я свидетельствую, что Он любит всех и каждого из нас, со всей нашей неуверенностью, со всеми тревогами и представлениями о самих себе. Он не сравнивает наши таланты или нашу внешность, Он не сравнивает наши профессии или наше имущество. Он приветствует каждого бегуна, выкрикивая, что забег этот - против греха, а не против друг друга. Я знаю, что если мы будем верны, то найдется идеально скроенная одежда праведности, готовая и ожидающая всех нас¹⁴, “одежда… убеленная… кровию Агнца”¹⁵. Будем же ободрять друг друга в наших усилиях выиграть этот приз - об этом моя горячая молитва, во имя Иисуса Христа, аминь.