Мое спасение после самоубийства дочери

Изображение

woman sitting at church

ФОТОИЛЛЮСТРАЦИИ ДЭВИДА СТОКЕРА, ИНСЦЕНИРОВКА.

Одна моя подруга недавно задала мне вопрос, который застал меня врасплох. Из всех вопросов, которые остаются, когда кто-нибудь из родных лишает себя жизни, ее интересовало лишь одно. Она спросила: «Как Церковь помогла тебе после самоубийства твоей пятнадцатилетней дочери?»

Моя первая мысль была: «Никак. Я оттолкнула всех, закрылась в своем доме и страдала в полном одиночестве».

Но, поразмышляв об этом несколько дней, я поняла, что эта первая мысль была очень далека от истины. Я не сомневаюсь, что именно невообразимый ужас, который я испытала, затуманил мой взгляд.

В больнице, куда забрали мою дочь Натали (которая уже скончалась), я была в состоянии шока. Я словно оцепенела – и физически, и психически. Я видела все, что происходило вокруг меня, но ничего не чувствовала: полиция задавала вопросы, друзья плакали, медицинский персонал информировал меня о чем-то. Все это было словно в тумане, но я помню это совершенно отчетливо.

Помню, как увидела своего бывшего епископа и его жену. Моя коллега позвонила им. Мы с дочерью, Натали, переехали из их прихода всего несколько месяцев назад. Епископ и его жена были нашими близкими друзьями.

Жена епископа, которую тоже звали Натали, сказала, что я поживу пока у них. Следующее, что я помню, это то, что я сажусь к ним в машину и еду в свой старый район. Я не осознавала, сколько прошло времени, но понимала, что уже почти наступил следующий день, когда епископ и еще один друг дали мне благословение священства.

Я знаю, что меня держали в курсе всех приготовлений к похоронам, однако я не отдавала себе отчет в том, что происходит. Я одевалась, когда мне говорили, что нужно одеться. Я садилась в машину, когда мне говорили, что мы куда-нибудь едем. Я чувствовала себя роботом, выполняющим простые команды. Это все, что я могла делать. Как ни странно, я еще не пролила ни слезинки.

Похороны моей дочери были очень красивыми. Было много смеха вперемешку со слезами и ощущалось очень сильное влияние Духа. Моя самая старшая дочь, Виктория, вернулась в штат Юта из другого штата. Она написала песню и исполнила ее на похоронах.

Никто ни разу не подошел ко мне с вопросом об оплате похорон, но мне сказали, что этот вопрос решается. В течение нескольких недель все расходы на похороны были оплачены полностью благодаря пожертвованиям членов Церкви.

В то время я все еще находилась в доме семьи моего бывшего епископа. Члены моего старого прихода искали для меня новое место жительства. Для меня нашлась небольшая уютная квартира в цокольном этаже, и я подписала договор аренды. Все это я не делала сама. Это была работа целой сети членов Церкви, включая мою дорогую подругу Натали, жену епископа.

Прихожане помогли мне перевезти вещи и устроиться с моей другой дочерью на новом месте. Первые два месяца аренды квартиры были оплачены авансом благодаря пожертвованиям членов Церкви. У меня все еще отсутствовало восприятие времени, и я все еще была в каком-то оцепенении, но понемногу чувства стали возвращаться ко мне.

Приблизительно через месяц после смерти дочери я постепенно стала осознавать весь ужас и масштаб произошедшего. Было ощущение, что откуда-то просачивается густой черный дым, который позже нахлынул волнами, пока я не почувствовала себя в полной тьме. Горе в его самой страшной форме может быть ослепляющим.

Натали умерла в День благодарения. Теперь уже было Рождество. Праздники только усугубляли мое чувство утраты. Я плакала целыми днями, но мучительная боль не ослабевала все это время. Минуты тянулись как часы. Часы тянулись как дни. Дни казались годами.

Поскольку я была в разводе, у меня не было мужа, который мог бы работать и обеспечивать нас всем необходимым. Если бы только было можно, я свернулась бы клубочком, заперлась в шкафу и никуда не выходила. Но я не могла позволить себе такой роскоши. Мне нужно было каким-то образом собраться с силами и действовать. Нужно было найти работу. В День благодарения у меня была работа, но во всем этом хаосе я совершенно забыла о ней. Я могла бы вернуться туда, но моя Натали любила бывать там, и мысль о том, чтобы вернуться туда без нее была невыносимой.

В первую неделю января я нашла низкооплачиваемую работу. Я старалась вести себя естественно. Мое тело было дееспособно, но я чувствовала себя так, словно моя душа умерла. Никто не знал, что я лишь пустая оболочка, действующая механически. Лишь в автомобиле, по дороге на работу или с работы, я могла отпустить свои чувства на волю.

Я начала понемногу посещать свой новый приход. Я понимала, что если кто-нибудь спросит у меня, как дела, то потеряю контроль над собой. Я стремилась ходить в церковь, но мне не хотелось ни с кем разговаривать, и еще меньше – смотреть кому-нибудь в глаза. Я всем сердцем хотела стать невидимой. Больше всего на свете я хотела вырвать эту всепоглощающую боль из своей груди.

Я понятия не имела, что думают обо мне сестры в Обществе милосердия, да меня это и не заботило. Я была слишком занята, стараясь просто дышать. Я знаю, что производила впечатление человека, который хочет, чтобы его оставили в покое, потому что никто не докучал мне. Однако они иногда тепло улыбались мне, и это приносило мне утешение – я получала небольшую порцию внимания, которая не давала мне убежать в ближайшую дверь, хотя мысли об этом постоянно преследовали меня.

Время лечит. Оно не стирает из памяти события, но позволяет открытым ранам постепенно затягиваться.

Тот роковой День благодарения случился в 2011 году, и мне потребовалось несколько лет, чтобы понять, как много мне помогали мои братья и сестры в Церкви. Я чувствовала себя тяжелораненым бойцом, которого вынесли с поля боя. Меня выходили и заботились обо мне, пока я вновь не встала на ноги.

Я получила бесчисленные благословения в самых разных формах. Мое свидетельство значительно укрепилось. Теперь я знаю, что чувствует человек, находясь в любящих руках нашего Спасителя.

Поэтому, отвечая на вопрос моей подруги «Как Церковь помогла тебе пройти это испытание?» я говорю: «Они не помогли мне. Они меня спасли».